Ставка - измена Родине - Страница 96

— Почему?! — хором воскликнули молодожены, заинтригованные рассказом импресарио.

— Ну, во-первых, общение с ним, что называется, на «любителя», уж больно омерзительное впечатление производит на зрителей его патология. Во-вторых, он, в отличие от своих собратьев, достаточно интеллектуально развит, и для него выйти на сцену — что взойти на Голгофу…

Говорят, что он отпрыск какого-то английского лорда, который отказался и от него, и от жены сразу же, как только увидел, какой чудовищный сюрприз преподнесла ему природа…

Этот парень, Эдвард Мордейк, внешне очень красив, к тому же он — талантливый музыкант, играет на нескольких инструментах. Но при всем этом, у него два лица, одно из которых — женское!

— Какой кошмар! — вырвалось у Гретхен. Она уже дрожала всем телом. Морис же оставался на удивление спокойным и с саркастической улыбкой на губах посматривал на сидевших в зале «звезд» Голливуда.

— Ну да, мадам, именно так о нем мне и рассказывали, потому что сам я его не видел… Его вообще мало кому удается увидеть, так как он часто впадает в депрессию и прячется от людей… Говорят, он уже несколько раз пытался покончить с собой… Думаю, что если для остальных уродцев из балагана маэстро Барановского выступления и выпрашивание денег, — это карнавал, где они забавляются, как дети, то для бедняги Эдварда — это пытка…

— Из-за того, что у него две головы? — спокойно спросил Шевалье.

— Нет, патрон, два лица… Одно, как у всех — спереди, а второе — на затылке… Оно не ест и не говорит, но может вращать глазами и даже плакать и смеяться, представляете!

— Миньон, вы меня убили наповал… Это же настоящий двуликий Янус!

— Да, точно так и есть, мсье… Говорят, он пытался обратиться к врачам, чтобы ему удалили лицо с затылка, но как только Барановский узнал об этом, посадил беднягу на цепь…

— А как же он его перевозит?

— Да так и перевозит… Приковывает к себе наручниками и — вперед! Чтоб, значит, не сбежал, ибо тогда Барановский лишится едва ли не самого высокооплачиваемого экспоната… У него уже один такой умер, некто Паскуаль Пиньон, мексиканец с двумя головами…

— Черт возьми, да сколько же аномалий в природе! — Шевалье ударил кулаком по столу.

Не обратив ни малейшего внимания на восклицание патрона, Миньон увлеченно продолжал:

— Так вот у того, покойного Пиньона, на лбу росла вторая голова, которая тоже могла беззвучно шевелить губами и вращать глазами. Однако со временем эта меньшая голова утратила все свои «функции» и превратилась в бесформенный нарост. После чего Барановский избавился от экспоната… Да, вот еще что я вспомнил! Последнее время маэстро якобы накачивает Эдварда наркотиками, чтобы тот был покладистым и давал желающим из числа зрителей прикоснуться к своему второму лицу…

— Мне кажется, что и смотреть-то на это не совсем приятно, не то что прикасаться… — беззвучно прошептала Гретхен.

— Вы преувеличиваете, мадам! Сейчас вы услышите еще об одном экспонате. Его Барановский оставляет на десерт… Он — действительный фаворит, жемчужина коллекции эмигранта из Одессы, гвоздь его программы… Речь идет о кубинце по имени Хулио Дос Сантос. Красив, как молодой бог. Ему «посчастливилось» родиться с лишней парой ног и дополнительным… пенисом! Но если дополнительные ноги — просто рудименты, болтающиеся сами по себе, то его второй член, прошу прощения мадам за подробности, как и первый, — всегда на боевом посту! Все, молчу! Уже входят!

В зале разом смолкли голоса, раздались аплодисменты…

«МИСТЕР ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА»

Однажды, когда Морис Шевалье записывал очередной диск, Гретхен расположилась напротив студии «Поллиграф», на открытой веранде кафе. Неожиданно за ее стол уселся молодой человек приятной внешности. Гретхен приняла его за мексиканца. Маленького роста. Хрупкого телосложения. Смуглый. Волосы иссиня-черные. Глаза необыкновенной синевы.

Обитатели Голливуда относились к латиноамериканцам с нескрываемым пренебрежением, и это было известно Гретхен. Она уже было собралась пересесть за другой столик, как вдруг незнакомец положил свою горячую ладонь на ее руку и тихо произнес:

— Мэм, вы помните меня? Я — Фрэнк Синатра… Мы с вами встречались на вечеринке, посвященной памяти моего покойного друга и наставника Рудольфо Валентино… Я вас заметил, потому что вы очень азартно апплодировали, когда я исполнил песню «Валентино»… Впрочем, не только поэтому…

— А еще почему?

— Потому, что вы выгодно отличались от остальных женщин…

— Чем же?

— Красотой и естественностью… В вас нет фальши, которая присуща всем голливудским звездам. Они — холодные манекены. Вы — сама кровь и плоть, которая провоцирует на грех… Вот уже неделю вы приходите ко мне во сне, если, конечно, мне удается заснуть… Но, как правило, я не могу сомкнуть глаз, потому что ваш образ преследует меня… Вы постоянно у меня перед глазами. Вчера из-за вас я чуть было не сбил пешехода… И вообще, целую неделю я каждый день начинаю с поисков вас по всем закоулкам Голливуда…

— Спасибо… Вы, Фрэнк, не только красиво поете, но и умеете говорить красивые слова женщине…

Гретхен умолкла и в упор посмотрела на собеседника. Теперь она не сомневалась, что рядом с ней сидит восходящая звезда Голливуда, певец и неугомонный плэйбой по прозвищу «Мистер Голубые Глаза».

«И как это я, дуреха, приняла его за мексиканца?! Таких голубых глаз я в жизни не встречала. В них какие-то гипнотические чары. Они околдовывают и манят. В них страсть, призыв и мольба одновременно. Решайся, девочка: сейчас, или никогда!»